Божья искра

Никогда не поздно исправить свою жизнь. Никогда не поздно возопить из глубины души: Господи, помилуй, Пресвятая Богородице, помоги! Не поздно, пока мы живы! Только слова Евангелия трезвят нас: пьяницы - Царства Божьего не наследуют! Закрыты для пьяниц небесные врата! Но есть молитвы и усердие наших ближних, которые своей любовью и терпением борются за самых падших грешников, потерявших не только образ Божий, но и человеческий облик. Наши пороки, если мы им не сопротивляемся, отображаются на нашем лице, а пьянство вообще видно издалека. Какое брезгливое негодование вызывают у нас бомжи, вылезшие из подвалов погреться на весеннем солнышке. Как нам не нравятся их опухшие лица и трясущиеся руки, которыми они копаются в помойках. И мало кому придет в голову за них помолиться Божией Матери, которая никогда не гнушается никаким грешником, так как любит людей и видит в них образ и подобие Божие.

Послал Господь с неба на землю грозного Ангела забрать душу у одного пьяницы Матвея. Пока Ангел собирался, Богородица быстрей его на землю голубкой слетела, чтоб помочь ему раскаяться, ведь даже в самых страшных злодеях, в отличие от падших бесов, Божья искра живет. Как в потухшем костре, глубоко под мертвой золой она тлеет и хоть тепла не приносит, однако если раздуть ее, быть может, новый костер от нее возгорится, а в человеке новая жизнь заалеет.

Объявилась Богородица возле горького пьяницы на базаре. Стоит Матвей вместе со своим собутыльником, трясучка их бьет, руки ходуном ходят, и прохожим детские валенки, Матвеевой дочки, продают. Двое-трое повертели в руках эти валенки. "Да вы что, - говорят, - из ума выжили от водки-то? Это уж не валенки, а дыренки!"
- Да где они дыры-то видят?! - таращит пьяные глаза Матвей. - Новые совсем!

А это Богородица людям глаза от валенок отводила. Подходит Она к ним в простом белом платочке, как крестьянка.
- Ну что, Матвей, - говорит, - жену в могилку свел, теперь с дочки последнее принес? В чем она теперь в церковь пойдет, о тебе молиться?
- Да чего уж обо мне молиться, - отмахнулся Матвей, - поздно уж.
- А сам-то давно в церкви был? - не отходит Богородица. - Как ты дочке-то говоришь: "Хоть в церковь и близко, а ходить склизко, а кабак далехонько, да хожу тихохонько". Так, что ли?
- Чего привязалась? - встрял трясучий товарищ его. - Чего мы в твоей церкви не видали?!
- А не видал ты, Матвей, вот чего, - сказала Богородица и перекрестила трясучего.

И враз перед ошалевшим Матвеем не приятель его, а он сам встал, да в таком мерзком обличье - срам, и ничего боле. Худой, зеленый, в чирьях, глаза заплыли, мутные, на носу капля качается, губищи, как у лягушки, фиолетовые, из ушей желтые волосья кустятся, и воняет от него, как из выгребной ямы.
- И вот такую образину, Матвей, дочка твоя терпит, любит и прощает... А ты с нее последнее принес.
- Неужто я такой?! - передернулся от омерзения Матвей и перекрестился.
И тотчас шелудивый бес, который его приятелем прикидывался, злобно взвизгнул и сквозь землю провалился!
- Посмотри под стелькой валенка, - говорит Богородица, - жена тебе весточку с того света прислала.
Дрожащую руку сунул в валенок, и вытаскивает сторублевую бумажку, на которую можно корову купить!
- Поспеши домой и делай с этими деньгами что хочешь, - сказала Богородица и скрылась в толпе.

А Матвея словно обухом по голове. Ведь это от его побоев жена померла, а теперь, выходит, простила?
- Катеринушка, Катеринушка, - бормочет сквозь слезы, - меня, идола, простила... Я ведь из-за этого пить начал, думал, залью грех водкой... А теперь, раз прощен я, разве смогу подвести тебя?

И, в каждой руке по валенку, помчался по сугробам домой, а кабак за три улицы, как чумное место, обежал.
Влетает в избу, а дочка, поджав под себя озябшие ноги, ласково спрашивает:
- И где же ты бегал без шапки? Уши вон все обморозил.
- Да я тебе, это... валенки подшивал, а под стелькой вон чего нашел! - Деньги ей показывает, а сам незаметно слезы рукавом смахивает.
- А чего же ты плачешь тогда?
- Да ведь от радости! У меня ж вместо души одна водка проклятая бултыхалась, а ты, доченька, Божью искру в ней разглядела и верой своей пропасть не дала. Я сей же час весь свой инструмент пойду выкуплю, ох, и заживем тогда!

- Господи! - удивился на лавке невидимый никому грозный Ангел. Вот какой грешник раскаялся, не могу пока душу его забрать.
И улетел так же бесшумно, как и прилетел.

Составлено по рассказу Г. Юдина